Общеизвестно, что задолго до возникновения науки люди приобретали необходимые им знания о свойствах вещей и явлений, с которыми они сталкивались, непосредственно в процессе своей практической деятельности. И сейчас немало нового для себя мы узнаем с помощью обыденного познания. Подчеркивая отличие научного знания от обыденного, иногда не обращают внимания на преемственность и связь между ними. Эта связь состоит прежде всего в том, что обе эти формы познания имеют общую цель - дать объективно верное знание о действительности. Поэтому они опираются на принцип реализма, который в обыденном сознании ассоциируется с так называемым здравым смыслом. Хотя понятие здравого смысла не является точно определенным и меняется со временем, тем не менее, в его основе лежит представление об объективно реальном существовании окружающего мира. Именно здравый смысл дает возможность отличать реальное от иллюзий, действительное от кажущегося, и поэтому отвергает наличие каких-либо сверхестественных сил в природе. Рассуждения в рамках здравого смысла, как и науки, ставят своей целью достижение объективной истины, и, следовательно, они должны опираются на те же законы традиционной логики, которые обеспечивают последовательный и непротиворечивый характер мышления. Однако, если в науке эти законы применяются вполне сознательно и могут быть использованы для раскрытия ошибок в рассуждении или аргументации, то в обыденном познании они усваиваются и используются стихийно. Поэтому в более тонких и сложных рассуждениях возникающие ошибки без логики не могут быть быстро обнаружены, а главное - раскрыты причины их появления. Тоже самое можно сказать о других критериях, способах и методах познания, которые отличают науку от обыденного и стихийно-эмпирического познания.

Обыденное познание, как известно, носит фрагментарный характер, его суждения не связаны друг с другом, а заключения представляют собой изолированные обобщения тех или иных результатов случайных наблюдений и потому они не объединены в целостную систему. Самое же главное состоит в том, что знания, существующие в обыденном и практическом познании, не используют ни абстрактных, теоретических методов исследования, ни надежных способов их проверки и обоснования. Можно было бы поэтому дать чисто отрицательное определение обыденному познанию путем отрицания всех тех особенностей, которые присущи науке. Но в таком случае исчезла бы всякая связь и преемственность между научным и обыденным познанием, а сама наука появилась бы на пустом месте, из ничего.

Преемственность между обыденным знанием и наукой, здравым смыслом и критическим мышлением науки состоит в том, что научное мышление, хотя и возникает на основе предположений здравого смысла, но в дальнейшем эти предположения подвергаются уточнению, исправлению или замене другими положениями. Так, обыденное представление о движении Солнца вокруг Земли, вошедшее даже в систему мира Птолемея, или вера в то, что земная поверхность представляет плоскость и другие им подобные, были подвергнуты критике и заменены научными положениями. В свою очередь, здравый смысл также не остается неизменным, ибо со временем постепенно включает в свой состав прочно утвердившиеся в науке истины.

По-видимому, именно эта связь и преемственность между наукой и обыденным познанием служит иногда основанием для крайних заявлений, когда научное знание рассматривается только как усовершенствованное обыденное знание. Такого мнения придерживался, например, известный английский биолог-эволюционист Томас Гекели (1825-1895). «Я верю, - писал он, - что наука есть не что иное, как тренированный и организованный здравый смысл. Она отличается от него точно так же, как ветеран - от необученного рекрута».

Нетрудно, однако, понять, что наука не является простым продолжением и усовершенствованием знаний, основанных на здравом смысле. Скорее, познание, основанное на здравом смысле, может служить исходным пунктом или началом для возникновения качественно нового, критически-рационального научного знания. В этой связи заслуживает внимания точка зрения Карла Поппера, подчеркивавшего, что «наука, философия, рациональное мышление - все начинают со здравого смысла» .

В связи с этим кажется мало убедительной и необоснованной тенденция резкого противопоставления науки обыденному познанию, отрицания какой-либо связи между ними. Эта тенденция наиболее ярко проявилась в неопозитивистской концепции демаркации научного знания от ненаучного и псевдонаучного знания.

Проблема демаркации ставила своей целью найти окончательные и безошибочные критерии, с помощью которых можно было бы отделить научные знания от метафизических, ненаучных и псевдонаучных знаний. Но для этого необходимо было найти прежде всего способы проверки самих научных знаний, т.е. ее суждений, гипотез и теорий. Когда зашла речь о том, какими специфическими способами достигается такая проверка, то мнения здесь разошлись. Если суммировать эти мнения, то можно выделить две основные группы. Сторонники эмпиризма, к которым примыкают также логические позитивисты, считают, что гипотезы и теоретические системы науки должны проверяться с помощью критерия подтверждения. Чем больше и разнообразнее будут факты, подтверждающие гипотезу, тем более правдоподобной, или вероятной, она должна считаться. Нетрудно понять, однако, что будущие опыты и вновь открытые факты могут опровергнуть не только отдельную гипотезу, но и теоретическую систему, которая раньше представлялась достоверно истинной. Почти три столетия никто не сомневался в истинности законов и принципов классической механики Галилея - Ньютона, но в XX столетии появилась теория относительности Эйнштейна, которая указала на новые факты, исправившие прежние представления о пространстве, времени и гравитации. Несколько позднее возникшая квантовая механика открыла совершенно новые законы движения в мире мельчайших частиц материи. Этот исторический опыт развития науки учит нас, что не только к гипотезам, но даже к фундаментальным теориям науки не следует подходить как к непреложным, абсолютно достоверным истинам. Поэтому и критерий подтверждения не следует рассматривать как абсолютный, так как рост и развитие познания происходит диалектически - от менее достоверных и неполных истин к истинам более достоверным и полным.

Проверку гипотезы на истинность посредством подтверждения ее фактами принято называть верификацией. Логические позитивисты, выдвинувшие верификацию в качестве единственного критерия научного характера знания, считают, что с его помощью можно разграничить не только суждения эмпирических наук от неэмпирических, но и осмысленные суждения от суждений бессмысленных. К таким бессмысленным суждениям они относили прежде всего утверждения философии, которую в западной литературе именуют метафизикой. Хотя непосредственно верифицировать фактами можно действительно лишь суждения эмпирических наук, но совершенно необоснованно считать все другие, не верифицируемые суждения, бессмысленными. Если придерживаться такого подхода, тогда придется объявить бессмысленными и все суждения чистой математики. Более того, поскольку общие законы и теории естественных наук также нельзя непосредственно верифицировать с помощью эмпирических фактов, то и они оказываются бессмысленными. Впоследствии логические позитивисты попытались избежать таких крайних выводов, тем не менее поставленная ими цель точного определения критерия демаркации не была достигнута. Все эти и другие недостатки, связанные с абсолютизацией критерия верификации, в конечном счете, обусловлены эмпирической и антидиалектической позицией логических позитивистов. Как и их ранние предшественники (О. Конт, Д.С. Милль и другие), они признают надежным только эмпирическое знание и поэтому стремятся свести к нему теоретическое знание, которое некоторые их сторонники считают результатом чисто спекулятивного мышления. Сами логические позитивисты ясно сознавали, что они продолжают развивать концепцию эмпиризма, дополнив ее логическим анализом структуры науки. Не случайно поэтому их причисляют как к эмпирическим, так и к логическим позитивистам.

Пожалуй, одним из первых резко выступил против критерия верификации Карл Поппер, когда он жил еще в Вене и присутствовал на заседаниях Венского кружка. Указывая на логически некорректный характер верификации, Поппер выдвинул в качестве критерия научности эмпирических систем возможность их опровержения, или фальсификации, опытом. Этот критерий с логической точки зрения является безупречным, так как опирается на правило, известное в логике как modus tollens, опровержения гипотезы при установлении ложности ее следствия. В то время как подтверждение гипотезы ее следствиями обеспечивает лишь вероятность ее истинности, ложность следствия опровергает, или фальсифицирует, саму гипотезу. Эта принципиальная возможность фальсиируемости гипотез и теоретических систем и была принята Поппером в качестве подлинного критерия их научности. Такой критерий, по его мнению, давал возможность, во-первых, отличать эмпирические науки от неэмпирических наук (математики и логики); во-вторых, он не отвергал философию как псевдонауку, а лишь показывал ее абстрактный, неэмпирический характер; в-третьих, он отделял подлинные эмпирические науки от псевдонаук (астрология, фрейдизм и другие), предсказания которых не поддаются опровержению из-за неясности и неопределенности их следствий. Учитывая эти обстоятельства, Поппер называет свой критерий фальсифицируемости подлинным критерием демаркации, или разграничения, действительных наук от псевдонаук.

«Если мы хотим избежать позитивистской ошибки, заключающейся в устранении, в соответствии с нашим критерием демаркации, теоретических систем естествознания, то нам, - указывал он, - следует выбрать такой критерий, который позволял бы допускать в область эмпирической науки даже такие высказывания, верификация которых невозможна. Вместе с тем я, конечно, признаю некоторую систему эмпирической, или научной, только в том случае, если имеется возможность опытной ее проверки. Исходя из этих соображений, можно предположить, что не верифицируемостъ, а фальсифицируемость системы следует рассматривать в качестве критерия демаркации» .

Такой чисто отрицательный подход к критериям научности и демаркации, хотя и является корректным с чисто формальной точки зрения, тем не менее вряд ли приемлем методологически, а тем более эвристически. Начиная научный поиск, ученый либо уже располагает фактами, которые нельзя объяснить с помощью старой теории, либо пытается подтвердить возникшую у него идею или предположение посредством некоторых фактов. В любом случае он никогда не начинает с совершенно необоснованной гипотезы, пытаясь ее опровергнуть и не действует методом проб и ошибок, как пытается представить процесс научного исследования Поппер.

Не подлежит сомнению, что догадки, предположения и гипотезы, предложенные для решения определенной проблемы, нуждаются в критическом анализе и в этом отношении метод рациональной критики Поппера заслуживает внимания. При этом критика должна распространяться не только на сформулированные предположения и гипотезы, но также на те аргументы, доводы и основания, на которые они опираются. В реальном научном исследовании верификация и фальсификация выступают в нерасторжимом единстве, они взаимодействуют и влияют друг на друга. Таким образом, не противопоставление фальсификации верификации, а их взаимосвязь и взаимодействие дают более полное и адекватное представление о критериях научности.

Критерии демаркации, которые мы рассмотрели выше, дают возможность отделить научное знание прежде всего от псевдонаучного. Однако научное познание руководствуется не только такими критериями, но также определенными идеалами и нормами исследования, которые способствуют более эффективному достижению ее целей и задач. В идеалах науки выражаются ценностные ориентации научного исследования, ее цели и возможные способы их достижения. Очевидно, что с развитием науки, важнейшими ее новыми успехами, возникновением новых средств и методов исследования меняются и ценностные ориентации и особенно методы и нормы научного исследования, хотя на всех этапах развития исследования остаются инвариантными ориентация на поиск объективной истины, обоснованность полученных результатов и возможность их проверки.

Рассмотренные выше критерии демаркации страдают тем общим недостатком, что они не учитывают преемственности научного знания. Дело в том, что научное знание нельзя рассматривать как беспредпосылочное знание, ибо оно возникает на основе обыденного познания и поэтому не может абсолютно противопоставляться последнему. Попытки многих философов, в частности, Рене Декарта построить научное знание на таких положениях, которые с самого начала исключали бы любые предпосылки и были бы совершенно бесспорными и очевидными, оказываются, во-первых, явно недостижимыми, во-вторых, ориентируются на субъективизм, так как считают наиболее надежным субъективный опыт. Известно, что Р. Декарт подверг сомнению все, кроме собственного мышления и существования: «cogito,ergo sum» - «мыслю, следовательно, существую» - это знаменитое изречение достаточно ясно характеризует его субъективистскую позицию в теории познания. Однако на очевидности и субъективном опыте нельзя построить никакого надежного знания. Ведь то, что одному кажется очевидным, другому представляется неочевидным и даже спорным.

Наука, хотя и начинает с анализа предположений здравого смысла обыденного и стихийно-эмпирического познания, не отличающихся особой надежностью и обоснованностью, в процессе своего развития подвергает их рациональной критике, используя для этого специфические эмпирические и особенно теоретические методы исследования, и тем самым достигает прогресса в понимании и объяснении изучаемых явлений. Поскольку наука вообще, и научное исследование в частности, представляют собой особую целенаправленную деятельность по производству новых, надежно обоснованных знаний, постольку они должны располагать своими специфическими методами, средствами и критериями познания. Именно эти особенности отличают науку, как от повседневного знания, так и других вненаучных его форм.

Главное, что отличает науку от обыденного познания, в конечном счете обусловлено ориентацией науки на изучение объективных закономерностей реального мира, для поиска и открытия которых она использует специальные и общие методы исследования реального мира.

• Поппер К. Объективное знание. Эволюционный подход. М., 2002. С. 41.
• Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983. С. 62-63.

Обыденное знание является неотъемлемым и довольно значимым элементом познавательной деятельности. Оно представляет собой основу, обеспечивающую базовую систему представлений человека о повседневной реальности. Такое знание, опираясь на здравый смысл и повседневный опыт человека, служит для его ориентации в реальной действительности.

Обыденное знание выступает как знание жизненно-практическое, не получившее строгого концептуального, системно-логического оформления.

По своей природе обыденное знание представляет собой весьма сложную, многоплановую систему. Все теоретические трудности по выявлению его природы объясняются тем, что оно не имеет четко выраженной структуры в отличие от научного знания Основное место в обыденном знании отводится практическим знаниям, своим источником обыденные жизненно-практические знания имеют массовый и индивидуальный жизненный опыт. Именно «на основе обыденных знаний создается образ мира, общая картина мира, вырабатывается схема повседневной, практической деятельности».

Обыденное знание связано с принципом предварительного понимания, который заключается в том, что понимание всегда опирается на некоторые нерациональные и не вполне осознаваемые «предзнания» и «предсуждения», выступающие его основой.

Предварительное понимание или предпонимание определяется традицией, предрассудками, личным опытом человека и т. п. В обыденном знании образы формируются в единстве рациональных и иррациональных компонентов. Обыденное знание носит открытый характер, обладает неполнотой знаний, но вместе с тем является незаменимым и необходимым в повседневной жизни. Именно в таком знании находят выражение повседневные феномены. Повседневность воспринимается часто как видимое, но незамечаемое.

К сущностным чертам обыденного знания, отражающим его специфику, относят: прагматичность (особая напряженность сознания, связанная с целедостижением), а, следовательно, рецептуальность и стандартность; интерсубъективность (повседневное знание возникает и формируется лишь в процессе коммуникации, в постоянно возобновляемом контакте между людьми); интерпретацию и реинтерпретацию (в нем все толкуемо, прочитывается и перечитывается, создаются различные варианты понимания, прибывают и убывают смыслы)

Обыденное знание играет смыслообразующую роль: организуется особое смысловое поле в соответствии с поставленными коммуникативными целями, спецификой целевой аудитории, ее системой знаний, умений, верований и т. д. - то есть идеологией.

Рациональность обыденного познания: здравый смысл и рассудок

Обыденное познание - житейское, практическое, базирующееся на повседневной деятельности, бытовой сфере жизни человека. Оно является несистематизированным, конкретным. В связи с тем, что, как отмечалось, обладающей рациональностью признавалась долгое время только научное познание как высший вид познания, способный к постижению истины, то закономерно, что попытками философски осмыслить феномен обыденного познания исследователи заинтересовались достаточно недавно.

Также обыденное познание изучается в связи с понятием «повседневность». При этом есть несколько вариантов его трактовки. Как отмечает И.Т. Касавин, англо-французская и американская традиция в целом исходит из позитивной интерпретации повседневности как здравого смысла.

В немецкой теории преобладает негативная оценка, которая в то же время соседствует с попыткой позитивного осмысления (к примеру, «жизненный мир» у Гуссерля).

В XX в. многие гуманитарные науки стали активно использовать термин «повседневность», в частности лингвистика, этнология, психология, социология и др. При этом в исследуемом виде познания в достаточной мере силен рациональный компонент, а также присутствует структура - композиционность, о чем пишет, например, Ю.Ю. Зверева .

Данная сфера заслуживает особого рассмотрения, но мы обратимся к такому ключевому элементу обыденного познания, связанному с его рациональностью, как здравый смысл, который имеет логику и, в свою очередь, связан с деятельностью рассудка. Определим, что такое «здравый смысл». «Здравый», то есть «здоровый», нормальный, адекватный и т. п. Это и практическая мудрость, и проницательность, и умение быстро и правильно оценить ситуацию, и оперативно принять рациональное решение. Здравый смысл противостоит бессмысленному, неразумному, нелогичному, неестественному, неправдоподобному, невозможному, нереальному, парадоксальному, абсурдному и т.д.

Р. Декарт начинал работу «Рассуждения о методе» с размышления о здравомыслии (которое он называл также разумом): оно есть «способность правильно рассуждать и отличать истину от заблуждения», при этом здравомыслие «от природы… [присутствует] у всех людей… [Однако] недостаточно просто иметь хороший ум, но главное - это хорошо применять его».

Здравый смысл дает человеку некое «инстинктивное чувство истины», помогает «принимать правильные решения и делать правильные предположения, основываясь на логическом мышлении и накопленном опыте». Следовательно, он связан с рациональностью - позволяет преодолевать предрассудки, суеверия, разного рода мистификации. Таким образом, у каждого человека «способность правильно рассуждать» является врожденной, но требует развития. Правильно рассуждать, точнее, «хорошо применять» ум, учит логика. Получается, что понять эту науку способны все, а так называемая «интуитивная логика» присуща всем. Но оказывается, что в современном мире, в том числе в нашей стране (а нас она в большей степени и интересует), появляется множество средств воздействия, манипулирования, когда здравый смысл все меньше связан с логикой и не способен помочь человеку адекватно принимать решения и ориентироваться в окружающей реальности. Тем не менее, рациональность нельзя совсем отождествлять с формально-логическим, как было принято считать очень долгое время, а иногда и сегодня. Ведь логическое намного эже рационального: что логично, то необходимо рационально, но то, что рационально, то не необходимо, а возможно, логично. При этом нельзя впадать и в другую крайность, признавая рациональное алогичным; это, конечно, не так, просто даже современные логические системы в определенной степени ограничены. Да, логике присущи беспристрастность, безотносительность к ценностям, но порой она бессмысленна. Рациональность в любом контексте есть ценность -либо положительная, либо отрицательная. Однако и сейчас можно встретить отождествление рациональности с логичностью, а по сути - всего лишь с шаблонностью мышления.

Многие исследователи рассматривали здравый смысл (рассудок) в качестве культурно-исторического феномена, определяемого особенностями, стилем, характером господствующего мировоззрения.

Как было указано выше, здравый смысл многие философы связывали с рассудком, понимание которого в разное время также существенно различалось. Еще в Античности (главным образом в трудах Платона и Аристотеля) берет начало линия противопоставления рассудка разуму с приданием последнему более высокой степени значимости в первую очередь для познания сущности вещей. Позже (с эпохи Возрождения) это противопоставление дополняется идеей о том, что рассудок в отличие от разума (или интеллекта, как его назвал Николай Кузанский) есть и у животных как способность ориентироваться в мире.

Он говорит, что данная традиция не чужда отечественной философии, но была забыта и утеряна.

Итак, переводя на используемую нами терминологию, животные тоже обладают здравым смыслом (способностью принимать правильные решения на основе жизненного опыта), как и человек, хотя не имеют логики, поскольку это атрибут рационального или абстрактного мышления.

Г. Гегель, критикуя рассудок как частый источник заблуждений, выделяет два противоположных его вида: интуитивный и созерцательный. Второй есть рассудок обыденного мышления и формальной логики.

При этом ученый подчеркивает важность рассудка для практики; где не нужно ничего, кроме точности, все мышление выступает в качестве рассудочного. Несмотря на то, что этот выдающийся философ более высоко оценивает разум человека как проявление диалектичного мышления в противовес рассудку как метафизическому, роль последнего он не недооценивает: «Разум без рассудка - ничто, а рассудок без разума - нечто».

Кроме того, Гегель первым сопоставил категории рационального и иррационального с рассудком и разумом, при этом область рассудка и есть рациональное, а разум связан с мистическим и т. п.

Разум «выходит за пределы рассудка» к новым горизонтам познания, которые выглядят как «нарушение принципа рациональности», когда же познанное становится привычным и освоенным, вступает в силу «закон превращения разума в рассудок» Таким образом, эта традиция в философии, которая в противовес классическому подходу позитивно оценивает роль обыденного познания в жизни человека и раскрывает рациональность этого вида познания.

Человек без представлений об окружающем мире не сможет существовать. Обыденное знание позволяет соединить в себе мудрость многих поколений, научить каждого, как правильно взаимодействовать друг с другом. Не верите? Тогда давайте подробнее во всем разберемся.

Откуда появилось знание?

Благодаря мышлению люди веками совершенствовали свои знания об окружающей их действительности. Любая информация, которая поступает из внешней среды, анализируется нашим мозгом. Это стандартный процесс взаимодействия. Именно на нем и строится обыденное знание. К учету принимается любой результат - негативный и позитивный. Далее он связывается нашим мозгом с уже имеющимися знаниями, таким образом происходит накопление опыта. Данный процесс происходит постоянно и заканчивается только во время смерти человека.

Формы познания мира

Существует несколько форм познания мира, и в каждом названии четко прослеживается, что является основой, на которой все строится. Всего таких знаний можно выделить 5:

1. Обыденное. Считается, что именно из него берут начало все остальные методы познания мира. И это совершенно логично. Ведь данное знание является первичным и есть у каждого человека.
2. Религиозное знание. Достаточно большой процент людей познает себя через эту форму. Многие считают, что через бога можно познать себя. В большинстве религиозных книг можно встретить описание сотворения мира и узнать о механике некоторых процессов (например, о появлении человека, о взаимодействии людей и т. п.).
3. Научное. Раньше данное знание плотно соприкасалось с обыденным и часто вытекало из него как логическое продолжение. В настоящий же момент наука стала обособленной.
4. Творческое. Благодаря ему знания передаются через художественные образы.
5. Философское. Данная форма познания построена на размышлениях о предназначении человека, его месте в мире и вселенной.

Первая ступень обыденного знания

Познание мира - процесс непрерывный. И строится он на основе знаний, которые человек получает посредством саморазвития либо от других людей. С первого взгляда может показаться, что это все достаточно просто. Но это не так. Обыденное знание - это результат наблюдений, экспериментов и умений тысячи людей. Этот багаж сведений передается на протяжении веков и является результатом интеллектуального труда.

Первая ступень представляет собой знания конкретного человека. Они могут различаться. Это зависит от уровня жизни, полученного образования, места проживания, религии и многих других факторов, которые прямо или косвенно влияют на человека. Примером могут служить правила общения в конкретном обществе, знания о природных явлениях. Даже рецепт, который был прочитан в местной газете, относится именно к первой ступени. Знания, которые передаются из поколения в поколение, тоже относятся к 1-му уровню. Это жизненный опыт, который накапливался в профессиональном плане и часто именуется семейным делом. Часто рецепты по изготовлению вина считаются общесемейным достоянием и чужим людям не рассказываются. С каждым поколением к знаниям прибавляются уже новые, исходя из технологий настоящего.

Вторая ступень

К этому слою относятся уже коллективные знания. Различные запреты, приметы - все это относится к житейской мудрости.

Например, много примет до сих пор используется в области предсказания погоды. Также популярны приметы на тему «удачи/неудачи». Но стоит учитывать, что в разных странах они могут быть прямо противоположными друг к другу. В России, если черная кошка перебежала дорогу, то считается, что это к неудаче. В некоторых других странах это сулит, наоборот, большое везение. Это яркий пример обыденного знания.

Приметы, связанные с погодой, очень четко подмечают малейшие изменения в поведении животных. Науке известно более шестисот зверей, которые ведут себя по-разному. Эти законы природы формировались не одно десятилетие и даже не один век. Этот накопленный жизненный опыт используют даже в современном мире метеорологи для подтверждения своих прогнозов.

Третий слой житейской мудрости

Обыденное знание здесь представлено в виде философских представлений человека. И здесь опять будут видны различия. Житель глухой деревни, который занимается хозяйством и этим зарабатывает себе на жизнь, рассуждает о жизни иначе, чем городской обеспеченный менеджер. Первый будет думать, что главное в жизни честный, тяжелый труд, а философские представления другого будут основаны на материальных ценностях.

Житейская мудрость строится на принципах поведения. Например, что не стоит ругаться с соседями или что своя рубашка намного ближе к телу, и думать нужно в первую очередь о себе.

Примеров обыденного познания мира множество, и оно постоянно дополняется новыми закономерностями. Это связано с тем, что человек постоянно узнает что-то новое и логические связи выстраиваются сами собой. При повторении одних и тех же действий выстраивается своя картина мира.

Свойства обыденного знания

Первым пунктом идет несистематичность. Не всегда конкретный индивид готов развиваться и узнавать что-то новое. Его может вполне устраивать все, что его окружает. И пополнение обыденного знания будет происходить иногда.

Второе свойство - противоречивость. Особенно ярко это может быть представлено на примере примет. Для одного человека черная кошка, перебежавшая дорогу, сулит горе, а второму - счастье и удачу.

Третьим качеством выступает направленность не на все сферы жизни человека.

Особенности обыденного знания

К ним относятся:

1. Ориентация на жизнь человека и его взаимодействия с окружающим миром. Житейская мудрость учит, как следует вести хозяйство, как общаться с людьми, как правильно жениться/выходить замуж и многое другое. Научные знания изучают процессы и явления, связанные с человеком, но сам процесс и информация кардинально отличаются.
2. Субъективный характер. Знание всегда зависит от уровня жизни человека, его культурного развития, сферы деятельности и тому подобного. То есть конкретный индивид опирается не только на то, что ему рассказали о том или иное явлении, но также вносит и свою лепту. В науке же все подчиненно конкретным законам и может быть истолковано однозначно.
3. Направленность на настоящее. Обыденное знание не заглядывает далеко в будущее. Оно основано на имеющихся знаниях, и его мало интересуют точные науки и их развитие в дальнейшем.

Отличия научного от обыденного

Раньше эти два знания тесно переплетались друг с другом. Но сейчас научное знание отличается от обыденного достаточно сильно. Рассмотрим подробнее эти факторы:

1. Применяемые средства. В обыденной жизни обычно это поиск каких-либо закономерностей, рецептов и т. п. В науке используется специальная аппаратура, проводятся эксперименты, законы.
2. Уровень подготовки. Чтобы заниматься наукой, человек должен обладать определенными знаниями, без которых будет невозможна данная деятельность. В обычной жизни такие вещи совершенно не важны.
3. Методы. Познание обыденное обычно не выделяет какие-то конкретные способы, все происходит само собой. В науке же важна методология, и зависит она исключительно от того, какие характеристики содержит в себе исследуемый предмет и некоторые другие факторы.
4. Время. Житейская мудрость всегда направлена на настоящий момент. Наука же смотрит в далекое будущее и постоянно совершенствует получаемые знания для лучшей жизни человечества в дальнейшем.
5. Достоверность. Обыденное знание не обладает систематичностью. Информация, которая представляется, обычно образует пласт знаний, сведений, рецептов, наблюдений и догадок тысячи поколений людей. Ее можно проверить, только применяя на практике. Никакой другой способ не подойдет. Наука же содержит в себе конкретные закономерности, которые являются неопровержимыми и не требуют доказательств.

Способы обыденного познания

Несмотря на то что в отличие от науки у житейской мудрости нет определенного обязательного набора действий, все равно можно выделить некоторые методы, используемые в жизни:

1. Соединение иррационального и рационального.
2. Наблюдения.
3. Метод проб и ошибок.
4. Обобщение.
5. Аналогии.

Это основные методы, используемые людьми. Познание обыденного - процесс непрерывный, и человеческий мозг постоянно сканирует окружающую действительность.

Варианты распространения знаний

Человек может получить обыденное знание разными способами.

Первый - постоянный контакт индивида с окружающим миром. Человек подмечает закономерности в своей жизни, делая их постоянными. Делает выводы из различных ситуаций, тем самым формируя базу знаний. Эта информация может касаться всех уровней его жизни: работы, учебы, любви, общения с другими людьми, животными, везения или неудач.

Второй - средства массовой информации. В век современных технологий у большинства есть телевизор, интернет, сотовый телефон. Благодаря этим достижениям человечества всегда есть доступ к новостям, статьям, фильмам, музыке, искусству, книгам и многому другому. Посредством всего перечисленного индивиду постоянно поступает информация, которая обобщается с уже имеющимися знаниями.

Третий - получение знаний от других людей. Часто можно услышать на какие-либо действия различные поговорки. Например, «не свисти - денег в доме не будет». Либо обыденно-практическое знание может выражаться в советах, которые получает молодая девушка от матери при готовке еды. Оба примера - это житейская мудрость.

Научное и повседневное в жизни

Обыденное и научное знание об обществе тесно переплетены друг с другом. Наука «выросла» из житейских наблюдений и экспериментов. До сих пор существует так называемая примитивность, то есть научно-обыденные знания в химии, метеорологии, физике, метрологии и некоторых других точных знаниях.

Ученые могут брать некоторые допущения из обычной жизни и смотреть на их доказуемость в научной среде. Также часто научные знания сознательно упрощаются, чтобы донести их до населения. Используемые в нынешнее время термины и описания не всегда могут правильно усваиваться простыми людьми. Поэтому в данном случае обыденное и научное знание тесно переплетаются, что дает возможность каждому индивиду развиваться вместе с миром и использовать технологии современности.

В интернете часто можно найти ролики, где, например, физику объясняют практически «на пальцах», не используя сложные термины. Это позволяет популяризовать науку среди населения, что ведет к росту образованности.

Для большинства людей познание отождествляется с научно-исследовательской деятельностью, связано обязательно со сложными приборами и хитроумными экспериментами. На самом деле люди могут приобретать знания об окружающей действительности, даже не подозревая о существовании особого вида социальной деятельности, получившего название «познание*.

Не случайно при детальном рассмотрении этого вида человеческой активности приходится использовать уточняющие определения и говорить о «научном*, «художественном* и других специализированных формах познания. Но существующие параллельно друг с другом, иногда пересекающиеся и вступающие в весьма сложные взаимоотношения, эти формы возникают на некой общей основе, которая обеспечивает наиболее фундаментальную и в то же время наименее осознаваемую систему представлений человека о характере и свойствах того мира, с которым ему приходится иметь дело каждый день.

Такой основой является обыденное познание. Его особенность - в том, что этот вид познания не существует в виде самостоятельной сущности, будучи одним из аспектов повседневной практической деятельности людей, направленной на удовлетворение их природных и социокультурных потребностей. Решая утилитарные задачи, связанные с производством и воспроизводством собственной жизни, люди неявно для себя (хотя со временем это может осознаваться) получают и накапливают сведения о природной среде, социальном окружении и своем умении взаимодействовать и с тем и с другим.

Само по себе познавательное отношение человека к действительности не является врожденным. Хотя биологи и выделяют в поведении животных нечто вроде познавательного инстинкта, однако человеческая активность всегда целенаправленна и предполагает явное противопоставление индивида и тех фрагментов реальности, на которые направлено его внимание. Такое отношение складывается не сразу, и лишь осознав себя в качестве одного из источников возмущений, воздействующих на природу, человек начинает задумываться над тем, как наиболее эффективно достигать своих целей. А это, в свою очередь, требует сознательного, избирательно-целенаправленного изучения среды, выделения в ней полезных и вредных (опасных) свойств и т. д.

Подобная потребность формировалась на протяжении многих тысячелетий существования человека. Длительное время создание поведенческих программ, определяющих повседневную жизнь каждого члена сообщества (древние люди во многих поколениях являлись носителями коллективного сознания, в котором не существовало четко выделенного представления об индивидуальности), имело полуинстинктив- ный характер. Но постепенный переход от потребления «готовых предметов среды» к производству необходимых людям вещей привел к необходимости создавать какие-то образы мира, с помощью которых можно было бы направленно корректировать совместные действия.

Первые варианты таких образных систем, сначала дополнявших, а затем и вытеснявших чисто инстинктивное отношение к собственному бытию, составили содержание особого типа сознания, получившего впоследствии название «мифологический». Это - древнейшая форма мировоззрения, на основе которой древний человек организовывал свою социальную жизнь. Определяя и регулируя эту жизнь на протяжении огромного ряда поколений, мифологическое сознание продолжает влиять и на последующие фазы общественного бытия.

Миф как некоторое описание действительности, выражающее в концентрированной форме накопленный данным сообществом опыт поведения в окружающей среде (а потому имеющий для всех членов этого сообщества одинаковую обязательность), определял и одинаковые мировосприятие и мироощущение. Тем самым закладывались основы того отношения к миру и своим действиям в нем, которое потом стало обыденным сознанием людей, сформировавшим обыденное, т. е. неспециализированное, нецеленаправленное познание этого мира. Причем познавательная деятельность складывалась во многом как продолжение и развитие тенденций, определявших и функционирование мифологического сознания.

Множество исследователей, занимающихся анализом мифологии, подчеркивают прежде всего особенности той «логики», которая определяет отношение носителей мифа ко всему, с чем им приходится сталкиваться в процессе своей жизнедеятельности. Такие особенности обусловлены как раз нечетким разделением человека и мира, отсутствием дифференциации между рациональной сферой мышления, в которой формировались соответствующие образы мира, и эмоционально-чувственной, из которой черпался материал для создания таких образов.

Перенося на мир, на природные объекты собственные черты, приписывая им свои желания и потребности, древние люди и в себе обнаруживали проявления стихийных космических сил, что способствовало своеобразному отождествлению человека и природного окружения. Нерасчлененность архаичного сознания проявлялась в смешении субъекта и объекта, объекта и его признаков, признаков существенных и второстепенных, предмета и знака, предмета и его имени и т. д.

Но и обыденное познание во многом сохраняет подобную ориентацию. В знаниях, формирующихся на этом уровне, сходные характеристики действительности часто воспринимаются как тождественные, обобщения могут строиться на основе сходства вторичных, несущественных признаков (это проявляется, например, в различного рода приметах - погодных, поведенческих и пр., - выполнявших в древности функцию регуляторов человеческих действий, а иногда и до сих пор сохраняющих это свое значение).

Такое совпадение во многом обусловлено тем, что и мифологическое, и обыденное сознание ориентированы на непосредственно наглядное выражение своего содержания. Познавательная деятельность как архаичных сообществ, так и современного человека (в той его части, которая связана с повседневными утилитарными целями) всегда тяготеет к максимальной конкретности в постановке задач, подборе необходимых средств для их решения и оценке полученных результатов. И такая конкретность определяет способ восприятия объектов, с которыми практически действующие люди имеют дело.

Поскольку обыденное познание представляет собой один из аспектов предметно-практического воздействия на природную среду, постольку мера понимания человеком своего отношения к миру во многом определяется тем, насколько удается преодолеть сопротивление этой среды. Разрывая в процессе взаимодействия с предметами, вовлеченными в человеческую деятельность, естественные связи и отношения, существующие в природном мире, люди постоянно накапливали знания о том, как действовать наиболее эффективным образом.

Прежде всего это относилось к превращению готовых предметов среды в средство достижения человеческих целей. Преобразуя исходный естественный материал в орудия труда, древний человек получал возможность наглядно, овещест- вленно увидеть присущие ему способности воздействовать на все, с чем ему приходится иметь дело. Созданные орудия труда в дальнейшем непосредственно определяли технологию как своего изготовления, так и использования. А поскольку деятельностные акты, связанные с производством орудий труда, занимали важнейшее место в поведенческих программах архаичных сообществ, постольку освоение такой технологии существенно определяло и осознание членами этих сообществ своих действий в мире и отношение к нему.

С этой точки зрения орудия труда играли двойственную роль. Они оказывались тем барьером, который препятствовал прямому контакту человека с природной средой. С другой стороны, именно орудийные средства человеческой практики давали возможность осуществлять саму эту практику. Через них люди могли воздействовать на природу, осуществляя в ней те изменения, которые, как им казалось, обеспечивали наиболее эффективное обеспечение человеческих потребностей.

Это обстоятельство и привело в конечном счете к осмысленному противопоставлению субъекта и объекта как различных элементов единого деятельностного акта. Но это же обусловило и оформление сознательно-познавательного отношения людей к своему окружению. Раз природная среда является материалом и целью человеческих действий, то человек должен познавать ее важнейшие свойства и особенности для того, чтобы Ихметь возможность оценить степень успешности своих усилий.

Кроме того, существующие потребности порождали такие задачи, решение которых требовало длительных усилий большого количества людей. В случае значительного интервала между целью и продвижением к ней возникала необходимость в соответствующей корректировке поведения, когда оказывалось, что предпринятые действия удаляют от этой цели, являются ошибочными.

Сами потребности подобного рода не были прямо обусловлены непосредственной?технологией* производственной деятельности, но без их учета она становилась чрезмерно сложной, а иногда просто невозможной. Поэтому обыденное познание, не выходя за рамки утилитарно-практических интересов человека, тем не менее становилось существенно важным элементом его активности, приобретало относительную самостоятельность.

Специфику обыденного познания определяет и то обстоятельство, что оно всегда ориентировано на сохранение уже апробированных методов действия, ставших традиционными, поскольку они оказывались неизменно эффективными на протяжении многих предшествующих поколений. Новые способы воздействия на мир на самом деле появляются быстрее, чем происходит их интеллектуальное фиксирование.

Действие опережает осмысление этого действия. Это происходит даже в тех случаях, когда люди осуществляют заранее заготовленные технологические рецепты.

В самом деле, как бы тщательно ни воспроизводил тот или иной конкретный индивид предписания, имеющиеся в его распоряжении, какие-то (пусть мельчайшие) отклонения всегда возникают. При достаточно массовом и достаточно длительном использовании такого рода предписаний отклонения могут суммироваться, нарастать, что и приводит рано или поздно к неожиданным результатам. И чрезвычайно важно уметь увидеть подобные отклонения, оценить их значимость и либо включить в новые технологические рецепты, либо изменить существующие предписания таким образом, чтобы избежать ненужных или опасных результатов.

Конечно, обыденное познание осуществляет решение этих задач в основном неявным образом. В процессе повседневной практики люди нацелены главным образом на ожидаемый результат, их действия в достаточной мере автоматизированы и неосознаны. Но и неосознаваемые знания, возникающие в такой деятельности, могут фиксироваться в нервной системе человека, создавая основу будущего осознания новых результатов.

В рамках обыденного познания регулятором упорядоченности и эффективности формирующихся знаний становится так называемый «здравый смысл». Этим термином обычно обозначают стихийно сложившуюся в процессе коллективной деятельности и не оформленную явным образом совокупность представлений определенной группы людей о сущности вещей и явлений, с которыми они взаимодействуют, и о наиболее оптимальных способах своих действий. Здравый смысл всегда отражает конкретный опыт и потому может изменяться вместе с изменением условий, в которых существует то или иное общество. Тем не менее, в отличие от простых предрассудков, он менее подвержен воздействию случайных обстоятельств и выражен в рациональных формах (рецептах, запретах и т. д.), хотя и не систематизирован и не связан с явным и надежным обоснованием. В роли его обоснования выступают чаще всего ссылки на традицию.

Этим обусловлена одна из наиболее характерных особенностей обыденного познания - отсутствие интереса к отдаленному будущему. Конкретность практических задач ограничивает знания, возникающие в процессе их решения, поскольку обыденная практика ориентирована на получение уже известных заранее результатов, хотя на самом деле, как уже отмечалось, ожидания могут быть ошибочными.

В этом же и причины недостаточной эффективности здравого смысла как регулятора человеческого поведения при резких изменениях условий жизни. Ведь любая деятельность ориентирована на результат, который может возникнуть лишь в некотором будущем. И чем выше уровень развития общества, чем мощнее используемые им средства и способы, тем больше отдаленных и не всегда предвидимых последствий эта деятельность может вызвать. А здравый смысл по своей природе обращен в прошлое. Накопленный опыт, как известно, сохраняет те деятельностные программы, которые когда-то оказались успешными. Но с течением времени их адекватность реально существующим обстоятельствам может превращаться в иллюзию. И это тем более опасно, что подобная иллюзорность долгое время не осознается. В этом случае неожиданные результаты человеческих действий становятся источником возможных опасностей и угрожают самому существованию человечества.

Постепенное осознание этого обстоятельства создало предпосылки для возникновения качественно иной формы познания - науки. Новое всегда возникает в рамках уже существующего, преобразуя его, в чем-то разрушая, в чем-то подчиняя себе. Наука также складывалась на основе обыденного познания и испытывала поначалу влияние традиционных, давно сложившихся норм и регулятивов, определявших процессы возникновения и функционирования обыденных знаний. Поэтому, прежде чем рассмотреть особенности научно-исследовательского поиска, связанного с новым уровнем общественной практики в целом, необходимо в обобщенной форме представить наиболее характерные черты обыденного познания.

Прежде всего эта форма познавательной деятельности не имеет самостоятельного существования, представляя собой одну из сторон повседневного практического взаимодействия людей с непосредственно данной средой. Поэтому объекты, знания о которых формируются в рамках обыденного познания, есть фрагменты этой среды и включаются во взаимодействие с человеком в своем естественном виде. Хотя они и преобразуются в процессе такого взаимодействия, однако их сущностная природа остается той же, какой она была и вне контекста человеческой активности.

Кроме того, повседневная практика всегда связана с достижением результатов уже известных, ожидаемых. Следовательно, новое знание, производимое в рамках обыденного познания, появляется как некоторое отклонение и не сразу может фиксироваться. Обыденное познание включает в сферу своего внимания объекты, уже освоенные традиционными производственными средствами. В результате новизна обыденного знания обусловлена не тем, что непосредственным образом обнаруживаются какие-то, ранее неизвестные, свойства предметов или сами предметы, не охваченные существующими поведенческими программами, распространенными в данном обществе. Новое знание появляется, скорее, в результате постепенного совершенствования привычных деятельностных навыков и приемов.

Причем сама по себе задача разработки новых способов взаимодействия с окружающим миром в обыденном познании чаще всего просто не возникает. Поэтому и наработанные навыки используются «автоматизированно». Никто специально не анализирует их особенности и не старается найти максимально эффективную форму привычных действий. Тем не менее именно в силу массовости использования имеющихся приемов, в силу того, что разные индивиды приспосабливают их к особенностям своего личностного воздействия на предметы среды - эти навыки и способы постепенно изменяются и в конце концов их усовершенствование осознается и превращается в новый канон, который становится обязательным для следующих поколений.

Отсутствие в обыденном познании специальной проблемы метода исследований обусловливает несистематизированность как процесса становления знаний, так и их организации.

Представления о свойствах объектов, с которыми имеет дело повседневная практика, рецепты воздействия на эти объекты обычно выражены неявно, в виде ссылок на прошлый опыт. «Надо делать так, потому что всегда раньше делали так и получали нужный результат». Это одна из самых распространенных форм передачи обыденных знаний.

Следует отметить и то, что огромный массив обыденных знаний нередко вообще скрыт от самого носителя этих знаний. Человек осуществляет какие-то действия, не только не задумываясь над тем, как он это делает, но может даже не подозревать, что он делает это. Автоматизм и неосознанность практических приемов и навыков порождают деятельностную ориентацию не на выявление общих законов, определяющих функционирование предметов и явлений окружающего мира, а на чисто внешние их характеристики, во многом обусловленные конкретными условиями сиюминутной деятельности. Это обстоятельство также обусловливает несистематизирован- ность средств, используемых обыденным познанием, и фрагментарность его результатов.

С этим связана еще одна особенность данной формы познания - неспециализированность языка, на котором оформляется обыденное знание. Поскольку повседневная практическая деятельность протекает в сфере тех поведенческих программ, которые осваиваются и выражаются с помощью естественного разговорного языка данного общества, постольку и стереотипы действий и рационально-интеллектуальные средства организации и передачи знаний используют тот же уровень языка. Если и возникают какие-то формы, предполагающие языковую обособленность группы, то они либо носят характер жаргонных выражений, либо обусловлены включенностью в них профессиональных названий инструментов, технологических особенностей их использования и т. д. Так, например, шахтеры традиционно произносят слово «дббыча» с ударением на первом слоге, а моряки делают ударение на втором, говоря «компас».

Использование естественного языка в рамках обыденного познания, с одной стороны, позволяет включать в повседневную практику и соответствующие ей формы познавательной деятельности широкий круг людей, не связывая их специальным образованием. Но, с другой стороны, неопределенность естествен но го языка порождает множество затруднений при передаче имеющихся навыков и знаний, ориентирует на обязательный показ некоторых приемов деятельности и подражание ученика учителю, что существенно затрудняет рациональное освоение и осмысление знаний обыденного слоя.

Кроме того, естественные языки, как известно, не могут гарантировать высокий уровень точности производимой и используемой информации, а потому довольно часто оказываются причиной различного рода ошибок. В результате рано или поздно начинает осознаваться ограниченность и малоэф- фективность такой формы, как обыденное познание. Постепенно все более четкой становится потребность в более надежных средствах выявления важнейших особенностей окружающего мира и создания успешных программ человеческого взаимодействия с ним.

Таким средством и стала наука. Ее оформление связано с отделением отношений между вещами от взаимодействия людей с этими вещами. В практической деятельности на первое место в интеллектуальных схемах, с помощью которых люди отражали свое воздействие на окружающую предметную среду, стали выдвигаться инструментальные факторы. То обстоятельство, что любой деятельностный акт орудийно обусловлен, породило представления о том, что причина преобразований предмета труда заключается в действии на него тех средств, которые человек использует как орудия труда.

Таким образом сам действующий человек как бы выносился «за скобки» и переставал восприниматься сознанием при построении рациональных схем, выражающих накапливаемый опыт взаимодействия индивида и объекта. Поэтому познавательный поиск все более начинал смещаться в сторону описания «объективных законов» бытия мира^ «как он есть сам по себе». Изучение основных свойств и особенностей предметов, с которыми люди имели дело, позволяло строить прогнозы относительно возможных результатов воздействия на эти предметы. И чем более общие характеристики удавалось выявить, тем более удаленные во времени результаты можно было предвидеть.

Однако такой подход требовал создания специальных способов и средств представления изучаемых объектов в системах производимого знания. Естественный язык и неосознаваемые рецептурные схемы больше не могли соответствовать новым познавательным целям. Объекты, с которыми имел дело исследователь, отличались от предметов практического интереса людей тем, что они включались в структуру знаний через указание на те их признаки, которые считались существенно важными с точки зрения распространенных в обществе деятельностных схем. Таким образом, наглядный образ объекта постепенно замещался его абстрактной «копией».

Тем самым расширялось число возможных деятельностных контекстов, в которые включался представленный в такой форме фрагмент действительного мира. Но смещение интереса в сторону возможных действий обусловило необходимость прогнозировать все более удаленные результаты взаимодействия человека с предметной сферой, хотя бы и только предполагаемого. Поэтому новая форма познавательной деятельности все более ориентировалась на выявление не столько конкретных особенностей взаимодействия различных предметов и явлений, с которыми люди вступают в практическое общение «здесь-теперь», сколько неких общих (а в идеале универсальных) законов, определяющих функционирование мира «самого по себе».

Абстрактный характер производимого в рамках науки знания требовал создания специального языка, на котором строились бы описания не отдельных событий, а целых классов, объединяющих и обобщающих множество различных фактов, между которыми обнаруживаются общие связи, сходные характеристики и т. д. В таком случае познание оказывалось уже не способом конструирования частных рецептов практического воздействия на какие-то отдельные вещи и явления, а средством описания сущностных свойств мира в целом. Создание его обобщенных моделей давало возможность вырабатывать и такие деятельностные программы, которые не могли быть реализованы при существующем уровне технической оснащенности общества и потому становились стимулом нового направления познавательного поиска, задавая цели исследовательской активности.

В отличие от обыденного познания, наука имеет, таким образом, дело с так называемыми «идеальными объектами», не существующими в непосредственной данности. Такие объекты создаются в специализированных языках, используемых конкретными дисциплинами. Язык задает и систему отношений между терминами соответствующей области познания, фиксирующими идеальные объекты и их свойства. В результате появляется возможность строить новые теоретические модели действительности и получать новое знание о мире, не прибегая к эмпирическим приемам и методам, используя лишь средства теории.

Это порождает проблему соотношения различных уровней научного познания и обусловливает осознание качественного отличия науки от обыденного познания. В самом деле, вплетенность второго в акты непосредственного взаимодействия с предметами, на которые направлена повседневная практика человека, маскирует специфику познавательного отношения людей к окружающей действительности, оставляя производимые знания «одномерными». Переход к новой форме познавательной деятельности обусловил обнаружение их многомерности.

Недостаточность повседневной практики, привязанной к сиюминутным ситуациям, заставила исследователей специально создавать особые формы взаимодействия с интересующими их объектами. Эти формы стали содержанием экспериментального уровня исследования. Различные авторы, описывающие становление науки, не раз отмечали отношение создателей классического естествознания к эксперименту как средству насилия над природой, с помощью чего у нее можно было, по их представлениям, «вырвать* те тайны, которые она скрывала от человека.

Эта мысль неоднократно встречается в текстах Ф. Бэкона, Р. Гука и многих других. Возможно, что на формирование подобной установки подействовала практика палачей. Не следует забывать, что многие из представителей этого сословия были известны и как естествоиспытатели - врачи, химики и пр. Но сам факт распространения такого отношения к миру свидетельствовал об изменениях, происходивших в культурном фоне европейского общества нового времени, в рамках которого и складывалось экспериментальное естествознание, связанное с современным смыслом понятия «наука*. Не вдаваясь в существо споров о так называемой «древней науке», отметим, что период становления собственно научного познания (как оно понимается сегодня) большинство авторов относит к концу эпохи Возрождения и началу нового времени.

Именно в это время начинает формироваться и представление о том, что изучение природных закономерностей, связанное с использованием экспериментальных методов, требует создания особых инструментов, приборов и прочих средств материального воздействия на изучаемые объекты, с помощью которых можно создавать специальные условия, в которых скрытые особенности взаимодействия предметов и явлений окружающей действительности открывались бы познающему человеку. Инструментальная «вооруженность» исследователя не только существенно отличала новый уровень познавательной деятельности от традиционных форм, но и предполагала особый слой предметно-практической активности людей, поскольку необходимые приборы приходилось изобретать и специально изготавливать. По сути дела, возникла новая сфера человеческого труда, обслуживающая потребности общественного познания.

В свою очередь, это обусловило растущее различие между такими уровнями познания, как эмпирическое исследование и теоретическая обработка полученных данных. Научное знание, как уже отмечалось, принципиально многопланово. В его состав входят как фиксированные результаты непосредственного взаимодействия с изучаемыми объектами, так и различного рода частные обобщения (эмпирические обобщения, связанные с первичным упорядочением накапливаемых сведений о внешних характеристиках соответствующих явлений). Кроме того, оно включает в себя гипотетические утверждения, теоретические конструкты (объекты, не обнаруженные пока в природном мире, но необходимые для систематизации моделей реальности, используемых в практике научного исследования), а также теоретические системы разного уровня и типа.

Соответственно этим компонентам различаются и такие уровни познавательной деятельности, как эмпирический и теоретический. Специфика первого обусловлена тем, что здесь человек вступает в непосредственный контакт с изучаемыми им объектами действительности. Однако при этом данный уровень не может сводиться ни к чисто чувственному восприятию воздействий внешнего мира на сенсорные каналы, ни к практической переработке предметов труда. Формы этого уровня представляют собой сложный комплекс результатов восприятия и их рационального осмысления, представленности объективных характеристик в системе человеческого знания.

В первую очередь это относится к языковой оформленности результатов эмпирического исследования. Уже само описание таких результатов представляет собой конструирование особых - идеальных объектов, существующих только в контексте самого описания. Это не означает того, что исследователь просто «придумывает» свойства и характеристики тех фрагментов действительности, которые связаны с его познавательным интересом. Каждая из таких характеристик может (и должна) фиксироваться любым другим ученым при использовании методики, разработанной тем, кто оповестил научное сообщество о полученном им новом результате. Этого требует один из наиболее устойчивых и фундаментальных принципов науки - принцип воспроизводимости того, что стало научным фактом.

Данное обстоятельство определяет и особенность методов исследования, которые применяются на эмпирическом уровне. Поскольку важнейшая задача этого уровня - дать как можно более исчерпывающее описание изучаемого фрагмента реальности, постольку основные методы, составляющие содержание опытного исследования - наблюдение и эксперимент - предполагают возможность их стандартизированной представленности в системе деятельности, существующей в каждой конкретно-исторической фазе развития науки. Этим обеспечивается интерсубъективный характер как познавательной стратегии, так и получаемых результатов.

Указанная особенность эмпирических методов обусловливает их отличие от способов и средств, применяемых в рамках обыденного познания, поскольку там целенаправленный характер человеческой деятельности проявляется существенно по-другому. Научный поиск характеризуется оформлением цели, связанной именно с необходимостью выявления тех свойств и сторон изучаемых объектов, которые заранее определены ученым в качестве существенных, релевантных и т. д.

Эта особенность характерна для обеих форм эмпирического исследования, но чистое наблюдение отличается от эксперимента тем, что при его использовании ученые стараются избегать явного вмешательства в изучаемые процессы, фиксировать их протекание в естественных условиях, как если бы наблюдатель отсутствовал. Разумеется, это никогда почти не достигается в полной мере (хотя в астрономической практике или некоторых сферах биологии иногда и удается достичь цели), но сама подобная ориентация является существенной для наблюдения как одной из форм эмпирического исследования.

Эксперимент, по сути, тоже представляет собой наблюдение, но его применение требует создания особых искусственных условий, при которых интересующие ученого характеристики выступают в наиболее наглядной форме. В этом случае получаемый результат включает в себя знание не только о свойствах самого изучаемого объекта, но и о способах воздействия на него исследователя. Конечно, как уже отмечалось, процедура наблюдения также не реализуется в абсолютно естественных условиях, но там средства и способы организации наблюдения влияют на характер производимого знания в гораздо меньшей степени.

Таким образом, обе основные формы эмпирического познания выявляют не просто законы бытия природы «самой по себе», но и схемы управления естественными процессами со стороны взаимодействующих с ними людей. Однако для самих ученых эмпирическое познание направлено на установление повторяющихся зависимостей между явлениями действительности, на фиксирование непосредственных результатов воздействия объектов исследования на органы чувств человека. При этом то обстоятельство, что эти объекты достаточно часто специально сконструированы и могут существовать только в лабораторных условиях, обычно явно не учитывается.

Конечным результатом эмпирического познания является так называемый «факт науки». Он не должен отождествляться с простой фиксацией проявления каких-то свойств изучаемого объекта, поскольку последняя представляет собой конкретную форму связи существенных и второстепенных обстоятельств, возникающих в каждом отдельном акте исследования. Для тогс^ чтобы некоторый определенный набор данных приобрел статус факта, необходима специальная обработка этого набора, связанная с выведением за пределы знания различных субъективных элементов, обусловленных ошибками людей, помехами в действии приборов, воздействием факторов, не относящихся к условиям собственно исследовательских процедур.

То, что обычно имеется в виду под фактом науки, оказывается, скорее, эмпирическим обобщением и включает в себя такие моменты рационального мышления, как статистическую обработку данных (что позволяет выделить инвариантные характеристики исследуемой предметной области) и интерпретацию полученных результатов, без которой полученные данные не могут вообще иметь никакого смысла. Распространенное представление о том, что ученый смотрит на мир, стараясь избежать каких-либо предварительных мнений о том, что он в нем видит, является одним из наиболее устойчивых мифов, существующих вокруг научной деятельности. Сегодня достаточно хорошо известно, что любые эмпирические результаты в той или иной мере «нагружены» теоретическим содержанием.

В этом смысле очень показательна история открытия позитрона - частицы с массой электрона и положительным зарядом. Как известно, экспериментаторы на протяжении нескольких лет просто выбрасывали фотографии со следами «странной» частицы, поскольку исходили из представлений о том, что в мире существуют два вида электричества - положительное и отрицательное - и им соответствуют частицы «протон» и «электрон». Новая частица не укладывалась в привычные схемы и потому не могла восприниматься в качестве реальной (хотя математическая модель, предложенная Дираком, допускала возможность существования подобной экзотической частицы). Лишь отказ от исходной теоретической установки привел к включению позитрона в структуру реального микромира.

Подобные примеры обнаруживают неразрывную связь эмпирического познания с другой формой научного исследования - теоретической. Специфика этого уровня обусловлена тем, что в данном случае непосредственный контакт с какими-то фрагментами объективного мира отсутствует. Наблюдение и эксперимент заменяются их мысленными вариантами, а вместо эмпирически фиксируемых характеристик объекта используются абстрактные модели, которым могут приписываться свойства, принципиально не фиксируемые в реальности. Такие модели называют теоретическими конструктами. Идеальные газы, абсолютно черное тело и прочие абстракции подобного же рода являются такими конструктами.

Теоретическая форма познания ориентирована на представление сущностной природы изучаемой реальности в наиболее явном виде. Поэтому здесь речь уже идет не о построении описаний действительности, но о создании системы законов, определяющих функционирование этой действительности. Это еще больше повышает роль языка, который используется на уровне теоретического исследования, поскольку и конструкты и законы их взаимодействия существуют только в специализированных языках науки и составляющих ее структуру дисциплин. В связи с этим особое значение приобретают и чисто формальные способы описания создаваемых учеными моделей и логические средства анализа языка науки, обеспечивающие корректность использования соответствующих формализмов.

Одним из фундаментальных методов теоретического уровня является идеализация, т. е. конструирование модели из сущностных (с точки зрения какого-то конкретного подхода) и наиболее релевантных характеристик интересующей ученого предметной области. Идеализация позволяет представить изучаемый объект «в чистом виде*, отвлекаясь от тех его особенностей, которые не расцениваются в качестве «сущностных». Тогда и законы, формулируемые относительно подобных абстрактных моделей, также выступают в роли непосредственного проявления фундаментальных связей и отношений между сущностями, не заслоняясь различными частными и случайными факторами.

В структуру теоретического знания входят, таким образом, помимо идеализированных объектов, схемы мысленного оперирования ими, что понимается как описание мысленного эксперимента. Последний также представляет собой результат отвлечения от реально-конкретных форм взаимодействия исследователя с какими-то фрагментами природной реальности и использует либо образы таких фрагментов, либо формальные схемы этих образов.

Следовательно, теоретический уровень научного познания отличается от эмпирического прежде всего тем, что задает способы построения тех объектов, с которыми в дальнейшем оперирует исследователь. Мысленный эксперимент также представляет собой образ или схему тех действий, которые мог бы осуществить ученый, если бы предмет его внимания существовал в чувственно воспринимаемом мире.

Кроме того, стратегия теоретического познания определяет способы формулировки проблем, выступающих в роли целей исследования, а также критерии эффективности гипотетических моделей, предлагаемых в качестве ответа на вопросы, содержащиеся в проблеме. Из этого следует, что теоретический уровень познания в большей степени, чем обыденный или эмпирический, ориентирован на самообоснование. Данное обстоятельство способствует тому, что в сознании ученых начинает формироваться представление о возможности науки как замкнутой сферы человеческой деятельности, изолированной от остальных.

Подобные представления обусловили появление в методологической практике программ, обосновывающих независимость научного исследования от каких-либо внешних факторов. Интерналистские подходы к истории науки некоторое время претендовали на доминирующее положение в этой области, но в конце концов оказались неэффективными, так же как кумулятивистские, видевшие в научном познании процесс постоянного накопления знаний и полагавшие цель науки в построении полного исчерпывающего знания об основных характеристиках мира, с которым взаимодействует человечество.

Сегодня отчетливо видна ограниченность подобных программ. И обыденное, и научное, и другие виды познания сосуществуют и взаимодополняют друг друга, обеспечивая людям возможность постоянной корректировки собственного поведения в окружающей реальности и блокировки опасных последствий своего воздействия на мир. Стратегии, складывающиеся в рамках научного познания, позволяют достигать желаемых результатов с максимально доступной степенью осознанности, и потому этот вид познания постоянно находится в центре внимания. Не случайно различные аспекты осмысления практики и результатов научного познания составили одно из наиболее влиятельных течений современной философии, названного «философией науки*.

Перечислим основные особенности научного познания, отличающие его от уровня обыденного познания.

Во-первых, это «сконструированность* самих объектов, на которые направлены исследовательские процедуры. Хотя степень сконструированности может быть различной, но объекты, с которыми имеет дело наука, никогда не тождественны предметам, включенным в практическую повседневную деятельность людей.

Во-вторых, научное познание ориентировано на выявление законов поведения предметов и явлений действительности с целью формирования наиболее эффективных и оптимальных способов изменения этого поведения в направлении, соответствующем интересам и потребностям человека. Это обстоятельство порождает и потребность в надежных способах прогнозирования возможных будущих результатов деятельности людей.

В-третьих, решение задач прогнозирования требует использования особых специализированных языков, на которых строится описание моделей соответствующих фрагментов реальности, формулируются задачи, определяются средства их решения и критерии успешности этого решения. Четвертая особенность науки - потребность в специальных инструментах и приборах, без которых воздействие на изучаемую действительность становится существенно затруднительным, а иногда и просто невозможным.

Научный инструментарий (подобно орудиям труда повседневной практики) в вещественной форме выражает достигнутый на каждый данный момент уровень знаний и сложившиеся навыки взаимодействия с окружающей средой, задавая тем самым не только «технологию исследования», но и направление дальнейшего поиска.

В свою очередь, наличие специализированного языка и соответствующего набора инструментов и способов их использования предполагает необходимость профессиональной подготовки ученого. Таким образом, наука, в отличие от обеденного познания, представляет собой специализированный тип социальной деятельности, что во многом и обусловливает ее растущее значение для самых различных областей общественной жизни. Профессионализация науки - это ее пятая особенность.

Шестая связана с тем, что сам процесс образования требует особой организации производимых учеными знаний, их систематизации, обоснованности, интерпретируемости и т. д. Причем научное знание отличается от обыденного еще и тем, что его интерпретация должна быть как можно более интерсубъективиой. Поэтому наука чем дальше, тем больше использует в своих языках различного рода формализмы, стремясь, в идеале, вообще перейти к однозначно определенным способам представленности производимых знаний. Конечно, подобная тенденция приводит к увеличению дифференциации научных дисциплин, к растущей узкой специа- лизированности отдельных разделов и направлений исследования, но пока обладает определенной эвристичностью.

Наконец, еще одна важная черта, характеризующая современную стадию развития науки. Это появление особого слоя знания в наиболее развитых областях познания, получившего название «метанаучного» уровня. Чем большей зрелости достигает та или иная дисциплина, тем больше усилий и времени она начинает затрачивать на анализ уже не предметной области, с которой было связано ее оформление, а на собственное устройство, пути своего развития и пр. «Наука о науке* - не результат методологического давления со стороны философии, а потребность самой науки.

В рамках метанаучного знания как раз и преодолевается тот разрыв между различными сферами исследования, который вызван узкой специализацией. Преодоление разрыва способствует развитию познавательной деятельности в целом.

это процесс получения знания при помощи наблюдения за явлением. Полученные знания представляют собой совокупность сведений, не приведенных в систему. Цель обыденного познания ограничена практическими задачами. Оно не способно проникнуть в сущность явлений, открыть законы, формировать теории. Средства обыденного познания ограничены естественными познавательными способностями, которыми располагает человек – органы чувств, мышление, естественный язык. Оно опирается на здравый смысл, элементарные обобщения, простейшие познавательные приемы. Существенные различия обыденного и научного познания не исключают их тесную связь. Наука исторически возникает из обыденного знания и на его основе. Вместе с тем было бы ошибочным игнорировать их качественные различия. Наука – непростое развитие обыденного знания, а явление особого рода, существенно отличающееся от обыденного и других видов познания не только по предмету (объекту), целям и средствам, но и по уровням познавательной деятельности.